Жижек Славой. Возвышенный объект идеологии.-М.: Художественный журнал, 1999. - 236 с.

Век и тысячелетие, приближаясь к концу, как и положено влекут за собой пеструю вереницу всяческих крахов и кризисов. Среди симптоматических примет нового fin - de - siecle - падение большинства тоталитарных режимов, фиаско колониальных претензий европоцентризма, феминистское развенчание мифа о символической мужской (отцовской) власти, кризис идеологии и переход к постидеологическому универсуму. Что же произошло с традиционными монументальными идеологическим ценностями? Одни - официально-гиератическая эмблематика, геральдические штандарты, величественные регалии - тщательно заархивированы в назидание поколениям, им обеспечен статус музейных экспонатов, раритетов и антиквариата. Другие - сданы в утиль как негодное вторсырье или вредные мусорные отходы, а третьи - припасены до поры до времени в виде обессмысленных лозунгов и транспарантов по дворницким подсобкам. В анамнезе современной культуры - летальный исход идеологии. Но похороны назначать рановато. О преждевременности и чреватости подобного сбрасывания идеологии со счетов современности с трезвым скептицизмом предупреждает Славой Жижек в интеллектуальном бестселлере «Возвышенный объект идеологии». Книга эта после ее публикации на английском в 1989 году сразу выдвинула словенского философа и психоаналитика на передовую линию современной гуманитарной мысли и обеспечила почти всемирный резонанс его крестовому походу (с психоанализом Лакана на знаменах) против укоренившихся постмодернистских аберраций. Русский перевод, кстати, выполнен в рекордно короткий срок для здешней нерасторопной интеллектуальной ситуации - менее чем через десять лет после издания оригинала, - обычно (как в случае недавно появившихся книг Лиотара или Деррида) западная мудрость импортируется сюда с досадным запаздыванием лет на двадцать-тридцать. Вполне конгениальный афористической рельефности английского текста, перевод московского философа В. Сафроновва, отредактированный С. Зимовцом, - редкий сейчас пример абсолютной профессиональной вменяемости и где-то даже ремесленного щегольства. Книга Жижеке - первый книгоиздательский проект московского «Художественного журнала» и его главного редактора В. Мизиана - вызывает чисто гедонистические эмоции и адекватной переданной остротой (пикантностью) авторского препарирования современности, и подарочной полиграфией с репродуцированным на обложке фрагментом картины В. Комара и А. Меламида «Происхождение социалистического реализма».

«Возвышенный объект...» открывает серию провокационных и виртуозных «критик идеологии» («Сосуществование с негативом», «Глядя косо», «Возлюби свой симптом») и приравнивает такую критику к терапевтической стратегии (модной и с пиететом пропагандируемой в американской академической среде) - ведь она позволяет разоблачить мимикрию идеологии под казалось бы самые эгалитарные социальные движения типа экологического бума или ратования за права всяческих меньшинств. Теоретическим каркасом этой стратегии служат фундаментальные концепты писхоанализа Ж. Лакана, а полигоном для ее всестороннего обкатывания делается литературный и кинематографический материал самого разномасштабного калибра - от романтических и модернистских шедевров Д. Остен или Ф. Кафки до дешевых и ширпотребных научно-фантастических комиксов, от фильмов А. Хичкока, антологических эталонов детективного жанра, до футурологических блокбастеров или тинейджеровских страшилок класса «Б» об инопланетных монстрах. В книгах Жижека апории, максимы и сентенции Паскаля, просветителей, Гегеля, Ницше или Маркса выступают в органическом и слаженном контрдансе с эпизодами из культовых молодежных фильмов или бородатыми анекдотами тоталитарного периода типа «Ленин в Польше», всегда парадоксально и софистически истолкованными. Эссеистический стиль Жижека без запинки и зазоринки маневрирует между спекулятивной академической выучкой и массовой поп-культуры, - это не столько эпатажное авторское кредо, сколь та оркестровка современного философского языка, которая предложена ради культурного выживания влиятельными философами девяностых - Д. Агамбеном, Д. Ваттими, П. Вирильо. Острокритическая, памфлетно-публицистическая и язвительно-фрондерская манера Жижека и современного философского мэйнстрима сигнализирует о культурной усталости от разоблачений, демистификаций и ниспровержений классической метафизики, проделываемых дерридианской школой философии. Современные властители дум типа Жижека стремятся вновь отцентрировать устойчивые точки сборки (или, говоря словами Лакана «точки пристежки») европейской культуры, узлы стяжения гимназически заезженных теорий Канта, Гегеля или Маркса с пока еще шокирующими заявками рэйверских и психоделических гуру.

С точки зрения Жижека идеология в постмодернисткий период, столь смело и преждевременно анонсировавший ее исчерпанность, вовсе не почила в бозе, не мумифицировалась в собственном мавзолее, а наоборот мутировала в неуловимое, протеистичное чудище обло, огромно, стозевно и лайя . Каков же вектор этих призрачных превращений идеологии? - От фантома к симптому, отвечает Жижек. Апологетом постидеологического общества выступил Питер Слотердайк, в книге «Критика цинического разума» постулировав, что стирание иерархических и ценностно-вертикальных параметров в подобном обществе срежиссированно циничным, дистанцированным и безгранично ироничным подходом к идеологии. Цинический разум выносит вердикт о сфабрикованности идеологических институтов и рескриптов, для него хищная агрессивность идеологии не более чем экспансия фантома, но несмотря на этот приговор оказывает идеологии вотум доверия в зависимости прагматической заинтересованности в ней. Цинический разум соглашается с наличием тех идеологических форм, которые егму выгодны, и накладывает вето на неугодные. Парадокс по Жижеку в том, что приоритеты цинического разума регулируются не им самим, а идеологией, которая сама провоцирует гиперироническое к себе отношение, чтобы сделаться суверенной, сверхмогущественной и неотразимой, оставаясь якобы в конспиративной тени. Идеология в своей цинической ипостаси оказывается уже не застящим истину ложным сознанием - термин франкфуртской школы, она уже не нуждается в армаде государственных и религиозных механизмов для упрочения своего могущества. Говоря терминами Лакана, из сферы символического она вторгается в реальное, в самое средоточие социального тела, подобно коррозии разъедая изнутри - подобно полипообразному паразиту в теле астронавта из «Чужого» Ридли Скотта. Став болезнетворной изнанкой Реального, идеология согласно Жижеку делается универсальным симптомом внутреннего и оттого неискоренимого недуга, причем этот симптом доставляет перверсивное наслаждение, служа единственным гарантом предотвращения распада социального тела.

Представление Жижека об идеологии как невидимом пластичном паразите внутри современного общества безусловно ангажированно его восточноверопейским происхождением. В этом регион - как и в России - интеллектуал вынужден бесперебойно отслеживать атавистические позывные тоталитарной идеологии, с годами усилмивающиеся в геометрической прогрессии и всячески заглушать в себе и вовне эти реставраторские импулся. Книга Жижека действенно и провокативно разрешает эту формальную задачу, заодно предостерегая беспечный запад от излишней ажиотации своими якобы деидеологизированными ценностями.

1999, опубликовано в: Новая русская книга, № 1