Пелевин Виктор. Generation «П». - М.:Вагриус, 1999. - 304 с. Тираж 35000 (первый завод)

Фурор, вызванный новым романом Виктора Пелевина (даже ожиданием и предвкушением оного) - чп местного не только литературного, но и социального масштаба. Преждевременные журнальные перепалки, смелые критические прогнозы и отвязные читательские пересуды пытались (хвалебно или скептически) предугадать - каким выдастся этот роман? Растормошит ли он летаргический коллапс современной прозы? Реабилитирует ли ее тягомотную несостоятельность? Покажет ли Пелевин снова экстра-класс моментального социального реагирования и высокий стилистический пилотаж? Долгожданное появление романа навлекло на автора целый шквал претензий: в приспособленчестве к невзыскательному публичному вкусу - или в излишней увлеченности культурными индексами; в исчерпанности раннее придуманных каламбурных кунстштюков - или в измене медитативной манере ради дешевого популизма. Пелевин, подобно слишком рьяному политику-реформатору стал жертвой собственного читательского электората, который проморгал то, что роман безусловно получился по всем ожидаемым от него пунктам. Только оказался совсем иным, непохожим на то, что прогнозировалось.

Тем не менее, читательский и коммерческий успех романа оспаривать трудно - да и бессмысленно. Его качество - в самых разных обертонах этого слова - также. Роман Пелевина способен удовлетворить вкусовым критериям и новорусского мафиози, и старорежимного обывателя; и накокаиненного модника-денди, и спившегося технаря. Многочисленные хохмы из романа (типа народной этимологии «демократии» от английского « demo - version ») уснастили застольный фольклор нового поколения, вытеснив излюбленные прежним крылатые афоризмы из «Москвы-Петушков». Но только в глобальной сети Интернет роман Пелевина всенародно - точнее всеюзеровски - признан медиа-звездой: он залинкован почти на каждом статусном культурном сайте, в интернетовской периодике избыток блиц-опросов о названии и харизме романа, периодически публикуются по его поводу интерактивные реплики критиков, сделавших ставку на окультуривание киберпространства, - например, С. Корнева, С. Кузнецова или С. Курицына. То, что роман востребован именно электронно-медиальной аудиторией, указывает на причины инстинктивного отторжения от него старых фанов Пелевина. От Пелевина ждали ультрасовременной актуальной литературы - по подобию растиражированного «Чапаева и Пустоты», ждали очередной фольклорно-матрешечный микс голливудских боевиков, мексиканских мыльных опер, советских психушечных историй и еврейских анекдотов. Если оценивать « Generation П» по шкале его литературных достоинств - то перед нами занимательный и весьма нетривиальный памфлетный портрет московского среднего класса, предприимчивых горемык-трудоголиков среднего возраста и средней руки. Их жизненные воззрения, равно как и стилистический фундамент романа - это наследие интеллигентской романтики Хемингуэя, адаптированного буддизма Сэлинджера, эзоповой футурологии братьев Стругацких с добавкой психоделики Кастанеды и изломанной экстатики Ирвина Вэлша. Но Пелевин на этот раз предложил на суд и сетевого читателя не литературу, не совсем литературу, - скорее имитирующий печатную беллетристику полифонический интернетовский Chat (буквально «болтовня», т.е. моментальный обмен мнениями в режиме реального времени). Среди его разнородного информационного содержимого - также разработанный автором пакет программного обеспечения для написания современного слишком современного , романа, весь набор необходимого для этого software с отлаженными погрешностями и неполадками. Вместо ожидаемого литературного бурлеска Пелевин спроектировал компьютерно программированную матрицу современного романа, замаскированную под злободневный социальный фельетон. Сам автор оборачивается фигурой куда более условной, чем эйхенбаумовский сказитель: он служит обеспечивающим всю технологию письма «железом», hardware , - или жестким диском, где копятся необходимые для варьирования сюжета базы данных. Так, видимо, и должен выглядеть состоящий из дигитальных арабесок роман-броузер в современную кибернетическую эру.

Смоделированный по меркам киберпространства, новый роман Пелевина как бы сканнирует историю поколения, которое делало девяностые и делалось ими, переводя его из реального измерения в режим виртуального симулирования. Оно выведено под грифом « Generation П» - среди астрономического числа печатных и сетевых интерпретаций этого термина преобладают «поколение Пепси» или «поколение Пелевина». Это поколение тридцатилетних, с брежневского детства пристрастившееся к закардонному «Пепси» в бутылках новороссийского производства. Двадцать лет спустя оно так и продолжило потреблять обманки и обмылки чужого западного опыта (пусть и в отечественной расфасовке), так и не сумев приспособить к новорусской неразберихе поспешно импортированные блага и LV ( liberal values ). Придуманный Пелевиным слоган или трйэд-бренд для анти-рекламы этого поколения - перифраз заглавий сразу двух культовых диагностик ситуации 90-х: романа Дугласа Коупленда « Generation X » и фильма Грега Аракки « DOOM Generation ». Любое поколение обладает своей иногда явной, иногда законспирированной тайной - для Коупленда, и Аракки тайна поколения 90-х заключается в его социо-культурной или психосексуальной несостоятельности, часто выставляемой напоказ подобно товару в супермаркетовской витрине. Нарциссическая растерянность и подвешенность этого поколения оказывается чем-то вроде его товарного логотипа: его представители кичатся, что им отведено амплуа безучастных буферов между устойчивыми социальными ролями хиппи или яппи (добровольные отшельники-иксеры у Коупленда). Или гедонистически забавляются своей хорошо тренированной неразборчивостью между сексуальной нормой и аномалией (люцеферические искатели удовольствий у Аракки). Роман Пелевина подобно лакмусовой бумаге проявляет, дезавуирует поколенческую тайну русских «пиксеров» (по аналогии с коуплендовскими «иксерами»), - и с прискорбием обнаруживает ее в клиповом монтаже постсоветской реальности, в ее рекламно-дезинформационной ауре. У Коупленда и Аракки примы и статисты этого поколения равно рефлексируют над собственной, эксклюзивной несостоятельностью; у Пелевины пиксеры травмированы чужой, заимствованной несостоятельностью, поэтому все оказываются вторичными суфлерами. Тайна поколения «П», собственно говоря, в отсутствии этой тайны, - иначе, в отсутствии самого поколения. Тогда типографский значок «П» прочитывается как первая буква русской ненормативной лексемы, рифмующейся с весьма символическим для данного контекста словом «конец». Конец поколения как системного социо-культурного целого. Вместо поколения одна лакуна, заполненная виртуальными телеимиджами и видео-манекенами, - резюмирует Пелевин.

Нет поколения - но есть беспринципное общество «оранусов». Пелевин не пожалел на него сатирических красок и почти сфивтовской дидактики и желчи. «Оранус» - существ без ушей, глаз, носа и ума, состоящее из одной нервной клетки: телевизора. Психотип «орануса» излагает из психоделического далека Че Гевара, рекламный лейбл политического радикализма (кстати изображенный на глянцевой обложке вагриусовского издания среди логотипов Кока- и Пепси-колы, лейблов буржуазного преуспевания). Монструозный продукт телекратического социума, оранус (или « homo zappiens ») не производит материальные ценности: он занят потреблением рекламы и воспроизводством ее же, уподоблясь бесконечно (словно perpetuum mobile ) прокручиваемому рекламному ролику. Магистральный персонаж романа Владилен Татарский - типичный оранус, делающий головокружительную карьеру от заштатного криэйтора попсовой рекламы до обожествленного рекламного магната (он делается руководителем нтситута Пчелвоодства, где анимируются компьютерные муляжи русских политиков типа Ельцина и Березовского, и программируются все перипетии русской внутренней политики). Изнуренный поденщик умственного труда, Татарский - показательный пример русского среденго класса, сложившегося к середине 90-х и скопированного с западнйо модели не в социо-экономическом, а этимологическом ключе: к нему относится тот, кто обладает средним достатком, средними желаниями и средним IQ . Постсоветский средний класс, второсортный продукт телерекламы и телесериалов, полуисчезнувший после августовского кризиса (подзаголовок романа «Памяти среднего калсс» оказывается оптимальной формой стадного единства «оранусов», «прокладкой» между большим бизнесом и криминалитетом (недаром в романе Пелевина прокладка названа самой ходовой рекламной мулькой).

Новый роман Пелевина - блистательный жест социальной диагностики в столь же блистательной оболочке медиальной роамнной матрицы. Пелевин с точностью до миллиметра шагает в ногу с временем - и следующие его романы, видимо, станут документацией того, удастся ли постсоветской реальности наконец обрести точку социальной опоры? Или она снова угодит в небрежно скопированную с Запада виртуальную ловушку?

1999, опубликовано в: Новая русская книга, № 1